ТРОЕТОЧИЕ - тексты
Илья Трубленко
T H E R E F O R E
****
Пятин комоды, суконные морды,
между всяким окном
по челюсти с барахлом,
мокрым быльём.
Млечных стёкол беззубые взгляды,
бегущие прочь тополиного ряда,
ни кнута, ни палача не надо...
в каждом окне капелька ада,
в ней не слышно ни копоти, ни рёва,
турбин вращения, лязга машин
нет, простое будничное освещение.
А ты говоришь: подвиги, мучения.
Бросайте друзей, уравненье простое.
Прощайте жизнь! На неизвестное.
Проживёте пол года дольше, если
тяпнете ещё что-нибудь бредкое, помпезное.
Лезли душу вытопить. Вымаслить,
красиво, здорово, вменяемо...
очень видимо, осязаемо.
Сам себе: чего не хватает?
Кто ориентир меняет на цель хода?
Хоровод признаний, что ты... Разве
знаний искал, когда шёл в воду?
Пятимся, хотя не воротим морду.
Кашлет, искра, свеча, молча
не получается. Остаёшься
у развороченного комода,
баба, баба, где теперь золотая?
А старик – вот он.
*****
Своими заняты делами,
Матереют, ходят самоварами.
Сижу у мира на завалинке,
Головой качаю, паинька.
Проходят мимо, паром пышут,
Холодом окатят. Вон он,
с ними мимо ходит,
мой братик.
Зайдёт, бывало, дымить начнёт:
«Непруха, брат, к тому идёт»
говорю о том же всё наоборот.
Он умница редкий и рано поймёт.
Чудная души у него порода.
Выводы, доводы...
Горько, что с ним мы седьмой воды.
И никак нет повода.
****
– Ты говоришь, что пуст?
Нет же, ты, карапуз, своих не имея,
полон чужих страстей этих чудо -
вещей, что не проявляют себя
времени занимая, сил так много
внутри тебя, твоё же тесня.
Как то – хозяина оттерев к порогу
гости свой быт ввели,
на своём языке трындычат о любви...
о ситуации в мире. А ты в прихожей,
сохраняя лицо человечье,
замирая дыханьем ловишь красоту речи
богатых культурой гостей.
Сходил, заплатил за квартиру,
купил для себя овощей, для гостей –
ветчины, вина, креветки и сыра.
Только вернулся – продукты изъяли,
выгнали, наказали: «Сиди у двери
на лестничной клетке»
(у гостей теперь детки)
А ты говоришь, что пуст!
– Нет, я говорю: ну и пусть...
****
Не спят шлюхи, шумит зухель.
У симулякра вадима между клавиш запал рубль.
Но он печатает невозмутимо,
он признаёт, что он симулякр,
Винит в том эпоху постмодерна,
пидор, наверно.
Что отрицать не станет,
впрочем, немножечко порассуждает.
Пред ним открываются блоги,
он чувствует в них подлоги,
но едет к новой подруге выпив
виски или саке, ром?..
У неё там глаукома или не все дома.
Дорога на Киев. Ни чо, а – шо... пусть так, хорошо.
(Итак, история грозит вырасти в большой р...)
Она очень умна и некрасива.
Почти влюблена в симулякра вадима.
Но она не видит в нём перспективы, даже обратной.
не чувствует за ним стороны оборотной,
Не в курсе, человек он – робот?
Да и он, неясно чем руководим...
Её ник Nimfa, его – &ag!m.
Увлечение, приключение, влечение.
Послезавтра произойдёт их встреча:
Двадцать, лысоват, штанцы вельвет.
Прокурена, в хитрых очках, тридцати лет.
У обоих в глазах тоски – невыебать.
Будет над чем порефлексировать.
****
Где скорость игла, где прозрачно дебелая тупость,
Где прошлого почти не осталось, где всё вернулось.
Где зияет улыбка, где гогочет девка, тянет тюзые,
Где топоры глаз из за бровен, сердитые карапузы.
Где гудят вен турбины, где атлеты потеют смолою,
Где участливые самозабвенно живут сами собою,
Где есть ещё тайные, всё ещё тёмные блядства.
Где есть абсолютная мера-противовес богатству.
Где текут в землю, не из, полезные дикие соки.
Там? Или тут? Здесь? Дальше? Ближе? Попал? А?
Вправо? Влево? Вправо-влево? Сломааааал?
****
Твои ко мне убийства
миную, я под стеклом.
берёшь заложников, кривляешься,
Грозишь мне кулаком.
Корми свои капризы грудью,
И паникуй, в истерике вишнея.
Рисуй ядовитым гусом.
такая погода меня не довлеет.
И твоё долгожданное
Большое горе – прорыв
Глупости. Самозатмение!
Не отменить, не проверить,
Как это могло быть.
...еслибыеслибыеслибыесли.
Остаётся забывать, не тетерить.
И вот ещё, я – чудовище.
А ты – чудовищное недоразумение.
БЛАГОДАРНОСТЬ
У старика одного собачка была маленькая, на перепёлку ощипанную похожая, маленькая, тонколапая, долкоморденькая. Возраста она была неопределённого, а если послушать старика, так вообще, ему ровесница.
И так она старика этого любила, так хозяину своему предана была, что видно было, как из последних сил держится, живёт, да печалить гибелью своей старика боится. Как он тосковал, когда жену схоронил... Никому виду не показывал. А так тосковал, что душой наружу ходил. Сидел, бывало, с собакой только и говорил. А та кивала, понимала. Болела за него, каждым движением его благоговела. Человек-то он и впрямь, был редкого сорта, тут и говорить нечего. Хотя, жить и хотелось, и было для кого, старику пришлось уйти в мир лучший. Так в возрасте 84 лет умер он, а собачка, превозмогая разлуку смерти, перешла к его дочери.
И стала жить собачка у неё, возиться с внучатами, да так к ней привязалась, к хозяйке своей, так полюбила, так жалко ей становилось дочку старикову оставлять, что прожила она с ней ещё 35 лет, а после кончины хозяйки старший её сын взял собачку к себе.
Жил он одиноко, друзей у него почти не было, да и с семьёй у него не ладилось. Жена ушла и детишек прихватила. Да он и не в обиде на неё, дети навещают, помнят. Чужого дядьку папкой не зовут... Что тут попишешь? Как такого оставишь? Возилась собачка с ним ещё с несмышлёнышем. Не без сердца же она, не вещь бездушная...
Так и длилось бы всё, так и продолжалось. Перешла она к прапрапрапраправнучке старика... А новая хозяйка, как-то сразу поняла всю беспросветную долю и стремление собачки. По усталому ли, изнурённому взгляду или ещё почему, но догадалась. Взяла да пожалела, так пожалела, так захотела дать заслуженный покой и радость. Что, собралась с мыслями, да и слетела душа её шампанской пробкой, без хлопка, дымка и пены. Родни у новой хозяйки уже не было, как и детей, впрочем.
Осознав поступок её, собачка зашлась в беззвучном вое и умерла, захлебнувшись горькой благодарностью к своему хозяину. Жить ей уже было незачем.
****
То что нас объединяет,
то нас и разъединяет.
Сотовый купил и вдруг,
я - твой виртуальный друг.
Думаешь, что я исчез -
напиши мне sms.
Подключённая услуга -
virtual'naya podruga.
***
Высоко в небе молча летали стаи птиц.
Тсс!
Не вспугни момент.
Лучше прижмись ухом к земле,
Отдай ей место в своей голове.
УБИЛО
Это просто открытка в корявых стихах, не жалоба и не донос. Давно хотел об этом сказать, но слушателей не нашёл. Если у вас дети и внуки, можете не читать. Отложите дела, расслабьте руки, попытайтесь ровнее дышать. Я начинаю читать. Тихо и сухо.
Вот, тень разрезала меня пополам, человечки в подвале играли войной, висячие головы лезли в глаза, глаза непрерывно смотрели в пол. Я не придумывал это всё, а хотелось придумывать точно так, но фантазии выпали вон, но фантазии съел голодный пёс. Язва яви взошла червями. Неуды.
Сношенья людей не находят во мне, отраженья ни в чём не находят во мне, они отражаются только в вине. Я давно не пью вина. Меня холостят поездки, концерты, меня холостят экраны и сцены.
Покидают вчерашнего, пишут завтрашнему, помнят прошлого, мня будущим. Слышите!
Я не такой.
Много мудрее, много моложе, рискованней, дёрганей, выше и строже. Хорошего много в случайных знакомых, дешевле обходится вшивое прошлое. Но! Ты хочешь слова, - получишь слова, этого ты, хотела сама. Прошлые годы запомнились блекло? В этом вина не того человека! Знала, что он не такой?!
Товарные знаки, вагоны, иконы, телеги и вилы.
Меня будит треск и жар. Сдохла конфорка! Пожар.
Меня будит бой барабана. Дождь. А на первый взгляд странно. Вода из-под крана, не пей - пронесёт! Какого чёрта!
Эй, кто мне там дышит в затылок? Убило?! Кого убило? Наверное, все вы ошиблись квартирой. Здесь ни кого не убило. Ни прибыло, ни убыло. Как было, на месте. Как будто никто и не трогал.
Ну и что, - порог пахнет дорогой. Мало - ли, кто вытирает здесь ноги? Что за манера, нюхать пороги? И если, здесь пиво разлили - это, не значит, что здесь его пили. Уйдите все. Будьте добры.
Вы опять всё смешали.
Нарисовать людей? Зверюшки мне дороже. Тогда представим обезьянками людей! Ну, вот и обезьяны мерзки стали тоже. Не предлагайте крыс и лошадей!.. А я не человек? Тогда наверно, просто, я потерял, я из чего-то выпал? Я прогулял, какой то важный семинар. Ну почему, тогда я выжил, не растворился, не вознёсся, не пропал? Меня наверно, кто-то потерял.
Неудивительна правда, предсказуема ложь.
Мечты о калорийной пищи?! И что осталось мне? Я трепещу, я всё ещё хочу! Кто дал приказ не потакать моим желаньям? Они пристойны, не такие как у вас, я знаю, что вам хочется, не надо не краснейте, это же не стыд! Когда и кто в последний час зарделся от стыда? Наверно, только я. Наверно, от удушья.
А тени, человечки, злые бошки, они уйдут, они уймутся, убегут. Кого-то, может даже, пожалеют. Командируют в злачные места! А я не верю. И это моя главная беда. Но раньше думалось победа. Так некстати, хандра и тупость набрела, со мною есть меня уселась серость. И радость не уходит от стола.
Вот если бы, чего-нибудь приснилось. Туманы, горы, реки острова. Степь, кобчик, ветер и трава. Меня объездят лошади, а вас? Хочу, чтобы меня ещё объездили дельфины. И обучили танцам пауки. Летать то я и так умею. Простора нет. Вдоха нет. Выдоха нет. Кривой, косой болезненный балет. Танцуют дева, баба и скелет. Не крафило.
Я всё ещё не слеп, хотя не всё, что надо вижу.
На моей убитой роже, на здоровую похожей, нарисуйте пару глаз. Возгордитесь умением! Гласностью! Заберите меня от сюда со всем, за что я ухвачусь. Покажите вашим мастерам. И возгордятся вами, как собой! Потому, как, что бы вы там не нарисовали на моём лице, это будет моё лицо, пускай и ваша находка. Я останусь, а вы уйдёте. Уйдут ваши мастера, но я останусь. Останется и всё то, за что я ухвачусь, и всё то, что ухватится за меня.
Кто царь горы? Пусть рефлектор. Пусть маяк. Пусть невидим и забыт. И тьма ушла, и не было света. И не будет тьмы, и не будет света. А разумное, доброе и вечное, как всегда, пойдёт искать электрика! Как вам такой расклад, с новой мастью? Джокер выбыл из игры и заполнил поле?
Мне тут тоже нечем крыть. Передаю слово воде.
Дал течь.
СОЛНЦЕВЫВОРОТ
Чешуя вытесанных до серой грязи камней покрывала собой мостовую. Окурками, газетами и тому подобной сорной мелочью, была припудрена улица. Лишайные глиняные разводы от ботинок строителей соседнего дома, размывались, растаптывались и растворялись под холодным утренним дождиком.
Утопленные далеко в лицо глаза трескались зрачками, словно старой эмалью, шли прахом трещин по бровям, лбу, щекам. Проедая по губам темный пух, они исчезали во рту, превращаясь в неясный рокот и сип в гортани.
Огромные деревянные ладони мелко дрожали, как если бы висели на подтяжках. Встрепенулось полотно тела, рыкнуло, отрывисто вздохнуло и одним махом вывернулось на изнанку.
Рыдая и трепеща, опутывая себя дорожной присыпкой бултыхалось оно и шипело. Замерло, поднялось, сперва на карачки, затем на ноги и, пошатываясь от приступов сильной тошноты, побрело дальше.
Солнце отбивало пульс нового дня. Гулом висков, сжимая нутро не попадающим в такт, сминая иное. Оно, выбивая, как пыль, слабое, росло, множилось, продолжалось.
Всё яснее напоминая человека, ты потянулся.
* * * *
Хлоп в лоб. Смешались мозги, в глазах темнота,
и розовый круг проплывает. На, в брюхо. На, в ухо.
Пошатнулся пруд, затонул круг. Всплеск, мокро
из дыры течёт, брюхо в мокре, ухо в мокре,
чего же плохого я сделал тебе,
че...
* * * *
А я не помню чудного мгновенья,
я в это время, как нормальный человек,
был пьян и разводил по теме
придурка на десятом этаже.
Он шайку собирает и орут,
весь день в подъезде три акорда.
А после пьют, потом блюют,
ну вот не могут выпить толком.
А он втирает про госстрой,
он, дескать знает, что всем надо,
что борется с какой-то там толпой
реакционно злых дегенератов.
Он умно размышляет, да, но сердце говорит,
что он темнит, что он, на самом деле,
хотел бы власти отхватить.
И он своё отхватит, смею верить.
* * * *
*ЛЯДЬ
томящаяся, нежностью полна,
покрыть, как можно больше лаской,
пчелой от каждого цветка,
оставив радость выпить сладость.
****
Оставте мне этого мальчика,
я вижу в нём большие задатки.
А в этой общей тетрадке
большие початки загадки, зачатки!
Его роковые насадки
приводят меня в иступление,
загадочные придатки,
особенно те, что спереди.
С зади тоже, конечно, хорошие,
но особенно те, что спереди,
ведь не даром оно всё спереди,
а остальное всё находится с зади?
Мне надо с вами побеседовать,
у вас есть чувство ритма,
хотя отсутствует рифма,
но придатки избавят от клиру.
Всего хорошего и берегите эти
чудесные чудес придатки,
особенно те, что спереди,
не бросая и тех, что с зади!
Ведь зад тесно связан с передом!
И при полном отсутствии зада,
перед перестаёт быть передом,
не являясь по сущности задом...
* * * *
Пищит бедняжка вместо свисту,
А ей твердят: "Пой,птичка,пой!
Залейся острым, обреченней, скрупулезней!
Всё выложись в своей последней песне!
А то, соловушка, сидишь всё: фью, да, фью...
Побольше чувства, прочь хуйню.
*****
Нет, ты меня не уважаешь,
и это главное сейчас.
Не уводи меня от темы,
не прячь своих паскудных глаз.
Я насажу тебя на вилку
и в два приёма проглочу!
Теперь ты - просто собутыльник,
но я понять тебя хочу...
Ведь я, не то, что зла не сделал,
плохого слова не сказал,
а ты сидел, кивал и белой
по пол стакана доливал.
Ты что молчишь? Опять киваешь?!
Я оторву тебе башку.
Ты ничего не понимаешь,
а я тебя понять хочу.
******
РЫЦАРЬ РЕПЫ
Чужие жижи чту, и не хочу течь
такими же, ими же.
Хотя, возможности!
охота лить лит...
своих там больше, (опять же)
Но нет уж, хуюшки...
Подумаешь!
Жили же как-то раньше
* * * *
Взбивая воздуха перину,
на воздух взгромоздилась балерина
и пьёт напитки крепкие она,
и ожидает там балеруна.
Когда придёт разбитый после смены,
она шугнёт супружеской изменой,
её прибъёт он, в гневе, табуреткой
и взяв цветы, пойдёт мутить с соседкой.
Вы танцы танцевали,
смотрелись чудной парой.
О, как ты мог, вот так пойти,
мутить с вульгарной бабой?!?
*******
ПРО ГОЛОВУ
Заспузырилась голова, отекла явной и бесполезной вумностью, и ветер дул дыры и конструкции выхолаживал. Тюк. Голова упала на колени. Аух. Поднялась и смотрит глазами в окно, покрытое мохнатым слоем копоти.
Креветочно-гиблое туловище скопытилось в постоянном ожидании. Неразрешённый спор, незаконченное признание, недокомпетентность полувнутренних недоорганов. Рот, набитый кулаками до согласия со всем, мои гребаные игрушки, эти веньгающие котишки!
Но вот разрывается целлофан, и вижу, хоть одним глазом, хоть недолго, но вижу какую-то зелень, свои недоруки. Тюк. Голова упала на колени. Аух. Поднялась и смотрит глазами в окно, покрытое мохнатым слоем копоти. Я не виноват! Это не я сделал! Уйдите, не мешайте до-до, до-дохнуть. Всё.
Скоро приедет такси, за мной приедет такси, оно повезёт меня в Саратов, на улицу Новосибирскую, для дальнейших выяснений. Наебали! Не будет такси. И полдня опять в жопу!
"И почему у меня цыпленок не растёт? Как не загляну в яйцо, лежит синий и маленький, я его в яйцо обратно запихнул, через день снова смотрю, а курёнок не растёт и не вылупливается. Чё такое? Может, больной? Или ленивый…" Неизвестно.
Холодно.
Слышно, как птицы слетелись к помойке клевать. Как электричка дёрнулась и постучала на восток. Засыпай, засыпай. Вот и утро, засыпай… Руки на грудь сложу, волосы расправлю, оботру полотенчиком. Засыпай. Через лес пойдём на станцию, в лесу речка журчит, саранки цветут. Пойдём пораньше на лилии посмотрим, барашек пожуем. Ночью дождик обещали. Ветер ровный и сплошной, как подводное течение, тёплый, шевелит верха дерев. Засыпай.
*****
Тигр надвигается, как тень клетки в горящем цирке.
И волосы дыбом, и пальцы немеют, и ноги.
Он тихо обходит тебя со спины, нюхает плечи,
к земле прижимаясь, пробует лапой толкнуть.
Не проявляя признаков жизни, боясь показаться
ему интересным, не проявляя хрупкость строенья,
бревном притворившись, копируя треск
подсыхаюших бревен, запах смолы, червей копошенье.
Стой и смотри в глаза подходящего зверя.
ТЛЕН
Ползут испуганные птицы по гравию горячему, и выпавшие перья их, как чешуя прибоем данная на камни, на жидких солнечных помоях линялой сталью отдаёт. И годы многие спустя вернёмся, чтобы продолжилось недожитое племя. Отросшими от корней деревьями, далеко в небо, бурно сочащимися на ветру, падём устало, и вернёмся к ним. Умоются в ладонях недожитые, будут искриться фейерверки звёзд вдали от них. Мастерицы раскаянья, неизгладимые, тревожные, ворами ворвутся, потопчут клумбы и убегут, растерянно краснея, оглядываясь на тёмные окна.
Мыши струятся с крыш и голов, скребутся и топчут внутри коробов, рваные звуки их превращаются в ещё один день в массобойке знаемого и подозримого. Размечтался я, как развинтился, сахалинскими крабиками, новосибирскими равнинами, московскими. Катакомбами приобщения, взаимосочетания войны. Никому не страшные и ненужные, множим одиночество, рассчитывая умножить взаимопритяжение.
Изойдёт чёрной жижей земля, выдохнет. Пропотеет ценными породами, задрожит скоростью и мощностями, всё отдаст, что так долго просили. Залюбит, затискает, закормит, запоит, затоскует, задумается, замрёт на остатки праздничного стола. Косоротые улыбки, все печали о неначале, глубости чужих самоответов, чё к чему!
…Тает и вспыхивает свет, дневное освящение с натужным стрекотом листает по глазам. Кисловатый вкус на губах, воды бы. Нелётная голова, глыбоокааа.
Можно не искать продолжений настоящего. Просто лежать в теплой, сухой глине постели или поддерживать рукою голову, смотреть в окно маршрутного такси. Вот и докопались, наконец, до желаемой истины, что всё обычно, заурядно, серенько и блекленько: "Ничего особенного нет в природе!". Нет в химии, физике, истории, психологии и т.д. и т.п., маразматирующих гениях эпохи, в кровавых соитиях войн, марсианских лучах, маньяках некрофилах из искусства и реальности.
Кома продолжается, люди улыбаются. Нет никому дела, одно тупое, беспросветное ожидание. Или скачки до усрачки, до поноса, и кровавого невроза. Вид совместного жительства на выживание. Сон о перемывании костей, как о части обряда инициации. О предательстве и забвении, как о билете в райские кущи. Маршруты не меняются.
Люди на корточках на уровне лица. Сложившие крылья за спины грачи и офицеры. Памятник с протянутой рукой, дом культуры со сломанным хоккеем, с вечно воруемой шайбой. Первомай, каша, шары, салюты, форма, порох, детство с дубиной. Рассеянно вспоминаю грустных кошек, солнечные погосты, лошадей и самолётов. В перечислении всего, как в зубрёжке, чувствуя за собой обязанность ни чего не забыть, за всех, про всё спросить, - не до понимания. Что, что, я ещё забыл? Я уже говорил о предательстве? По моему говорил. Говорил ли я о радости? Говорил. Что, что, я ещё забыл? О детстве, родных, о прочем, о любимом цвете, о любимой песне? О любимой моей.
Хватит вам, мне. Детства, родных, любимого цвета, радости, предательства, чужих шариков, грустных кошек, чахлых, лошадей и самолётов, грибов и военкоматов, золотой и не очень молодёжи, страсти. Старости, ожидания жилищных условий, общежитий, соответствующих санитарным нормам, Дориультра-Марин, полового бешенства, травли недотыкомками, животных рефлексов, церквей и мечетей, всех притч, мощностей, подкрышек, ненужной обороны, своевременной смерти, гугнявых "я дебиа гбюбдю". Где силая, копея, демьяна мозг - отход Заёмова, Глотаева. Свища на роже, клеща под кожей всего перечисленного, вместе со всеми ссылками. Что, что, я ещё забыл?
Свет погас. Свет исчез. Растворился в облаках и тучах. Загнутые иглы понесли в черепов тигли, металл тягучий и пахучий словно мёд. И начались чудесные превращения, и закончились чудесные превращения, вернулись и не нашли ничего своего на том месте, где ждало предполагаемое будущее. Сняли рубашки, постирались, отфыркались, как после бани. Чуть-чуть не угорели! А что случилось? Ничего своего.
Ещё чуть-чуть и всё станет ясно и просто как никогда.
Вот и жди, деда, пока падёт капля...
Жди, первых цветов по весне, на которых раньше не доставало времени.
Ты бы мне рассказал обо всём, пока можешь, пока есть, кому слушать. Дожди и сны режут меня на полоски, несут на священные места. На ветру, на камнях, кривое ломаное дерево несёт , лопается, валится, горит подо мной, взопрело в коня, пыль, каменья, кусты, треск. Небо и земля прогоняют меня между собой. Вот выскакиваю обмылком вперёд. Убиваюсь о скалы, увязаю в болота, застреваю в шаражнике, повисаю на ветках, расклёвываюсь птицами, обгладываюсь зверьём, скрываюсь в быльё, корнями стераюсь. И топотом гулким выбиваю облачка пыли в безветрии на дороге изнутри.
Вот и она, бездонная ширь раскрывающихся небес, облаков нами свалянных в кучи, как пуху июньского, подожжены, дымят, побеждены. Но рвется из глотки, как сотня подвалов, прелых земель, застоявшейся, вязкой воды. Так теперь называется она. Невозможно обознаться, ма-маня-няма, аня, мама - яма грядёт! Не избежать того, чем ты являешься.
А раз так, то вскроется лес красот и чудес! Раз так, тайны растаят. Движение ледника перейдёт в течение рек, гладь озёр, отстой болот. Будут новые сны и дали. Малиновые небеса, зарёванные, дождевые, разжалованные покойники, сонно улыбающиеся неизвестно чему, живые, зловеще рыскающие с кольями и цепами, словно отработанные зомби. По надвигающимся холмам, в тёмно зелёной лесе.
Всё что будет, то через силу, дрожат колени, а перед глазами красочные фейерверки спадают, спадают, спадают. Черное, красное чередует, желтое, серое чередует, серое, душное предваряет, душное голову в тень относит, душное графикой пишет рентгены. Два года добровольного рабства, муженственный профиль: "Я нужен России!".
Гнёт отсутствия…Но улыбки остались. Убийцы, почти, прошли мимо. Тепло до утра продержалось. А утром был снег, выло серое небо. На утро стал дебил… Никому не помощник, как без рук, головы, и ног. Такой, окурок.
А когда кончился снег, показалось, что всё уже далеко позади, а всем, кто остался в прошлом, хорошо и уютно. Не зная разочарований боли и страха, в местах с хорошей погодой и небывалыми по красоте и чистоте ландшафтами. Где всё пропитано, словно торты коньяком, благодарностью и уважением. Они всё ещё продолжают тяпать и полоть, хлопотать о нашем с вами благе. Мы же, просыпаясь поминутно закашливаемся от пыли, когда душной и липкой, а когда родной , как старые детские сапожки, напитанной прошлым, превращённой в естественный его покров во времени.
Всё, что быстрее - огонь, всего, что тише. Прочее - тлен.
* * * *
Одни носят цепи под кожей,
другие их дарят любимым друзьям.
Перед любым разговором я готов слышать тебя.
Но ты, многоустно вздыхаешь и только.
а картинки твои, маски жадные до внимания,
перебивают тебя, посылают за водкой,
и запирают в бане. До свидания.
Ни хочешь со мной говорить, и не надо.
Как ты усох молчанием, так ожиданием я.
Маску мясную сорву, соскоблю,
И тебя, достану-выну, как червя.
А начну я с себя.
*****
Мой друг помышляет о цинковом доме,
И в радужный круг он ступает с опаской.
Подругу опять поведет в абортарий
И сыну напишет дебильную сказку.
Как встречу его, он с улыбкой расскажет,
Какую он книгу заметил намедни.
А трудностей нет или не было даже,
Хоть жизнь тяжела, как ботинок скинхеда.
В деревне картошка, куда-то за шишкой.
Мелькает по жизни, на всем выживая.
Все копит на куртку, потом на ботинки,
Дебильные сказки, и сын подрастает.
*****
Ты же обещал! -, садит на кол
Восклицательного знака.
Руки ко лбу, а я, колба - ли, реторта,
Не выдержал, лопнул.
Меня немое моет море.
касания расходятся зрачками.
Немереною тачкою карбида,
моего обычного покоя,
Сквозная, рваная обида.
Входит, не выходит.
НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ
